Неточные совпадения
— Неужели ты думаешь, что он может выздороветь? — сказал Левин, глядя
на постоянно закрывавшийся, как только она вперед проводила
гребень, узкий ряд назади ее круглой головки.
Всё дело спорилось у нее, и еще не было двенадцати, как все вещи были разобраны чисто, аккуратно, как-то так особенно, что нумер стал похож
на дом,
на ее комнаты: постели постланы, щетки,
гребни, зеркальца выложены, салфеточки постланы.
С трех сторон чернели
гребни утесов, отрасли Машука,
на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц подымался
на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы.
Солнце уже спряталось в черной туче, отдыхавшей
на гребне западных гор; в ущелье стало темно и сыро.
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево
гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна
на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса,
на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
За песками лежали
гребнем на отдаленном небосклоне меловые горы, блиставшие ослепительной белизной даже и в ненастное время, как бы освещало их вечное солнце.
Она приникла к изголовью дорогих сыновей своих, лежавших рядом; она расчесывала
гребнем их молодые, небрежно всклоченные кудри и смачивала их слезами; она глядела
на них вся, глядела всеми чувствами, вся превратилась в одно зрение и не могла наглядеться.
Картина изображала корабль, вздымающийся
на гребень морского вала.
Одна беда: Маша; девка
на выданье, а какое у ней приданое? частый
гребень, да веник, да алтын денег (прости бог!), с чем в баню сходить.
— Конечно, если это войдет в привычку — стрелять, ну, это — плохо, — говорил он, выкатив глаза. — Тут, я думаю, все-таки сокрыта опасность, хотя вся жизнь основана
на опасностях. Однако ежели молодые люди пылкого характера выламывают зубья из
гребня — чем же мы причешемся? А нам, Варвара Кирилловна, причесаться надо, мы — народ растрепанный, лохматый. Ах, господи! Уж я-то знаю, до чего растрепан человек…
В окна заглянуло солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные
гребни штыков заблестели еще холоднее, и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался вспомнить стихи из былины о том, «как перевелись богатыри
на Руси», но ‹вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им в ночь, когда он видел себя расколотым
на десятки,
на толпу Самгиных. Очень неприятное воспоминание…
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко,
на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху женщин, звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье,
на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой
гребень, сверкая цветными камнями.
Проходя мимо лагерей, он увидал над
гребнем ямы от солдатской палатки характерное лицо Ивана Дронова, расширенное неприятной, заигрывающей улыбкой. Голова Дронова обнажена, и встрепанные волосы почти одного цвета с жухлым дерном.
На десяток шагов дальше от нее она была бы неразличима. Самгин прикоснулся рукою к шляпе и хотел пройти мимо, но Дронов закричал...
Марина рванулась, быстро пробежала через двор и скрылась в людскую, где ее встретил хохот,
на который и она, отирая передником слезы и втыкая
гребень в растрепанные волосы, отвечала хохотом же. Потом опять боль напомнила о себе.
Ящики выскочили из своих мест, щетки,
гребни, бумаги, письма — все ездило по полу вперегонку, что скорее скакнет в угол или оттуда
на средину.
Фрегат взберется
на голову волны, дрогнет там
на гребне, потом упадет
на бок и начинает скользить с горы, спустившись
на дно между двух бугров, выпрямится, но только затем, чтоб тяжело перевалиться
на другой бок и лезть вновь
на холм.
Петухи надулись,
гребни у них побагровели, они только что бросились один
на другого, как хозяева растащили их за хвосты.
Работа такая же допотопная, как и сама кость, с допотопными надписями
на гребне: «В знак любве» или «Кого люблю, того дарю».
И теперь помню, как скорлупка-двойка вдруг пропадала из глаз, будто проваливалась в глубину между двух водяных гор, и долго не видно было ее, и потом всползала опять боком
на гребень волны.
Огромные холмы с белым
гребнем, с воем толкая друг друга, встают, падают, опять встают, как будто толпа вдруг выпущенных
на волю бешеных зверей дерется в остервенении, только брызги, как дым, поднимаются да стон носится в воздухе.
Целый день мы работали не покладая рук, даже не останавливаясь
на обед, и все же прошли не больше 10 км. Бурелом, наледи, кочковатые болота, провалы между камней, занесенные снегом, создавали такие препятствия, что за 8 часов пути нам удалось сделать только 4,5 км, что составляет в среднем 560 м/ч. К вечеру мы подошли к
гребню Сихотэ-Алиня. Барометр показывал 700 м.
Поднявшись
на ее
гребень, он увидел, что карниз, по которому идет тропа, покрыт льдом.
Поэтому мы спустились немного с
гребня и стали искать место для ночлега
на западном склоне.
Подъем
на гребень Сихотэ-Алиня был настолько крут, что приходилось хвататься руками за камни и корни деревьев.
Подъем у него был продолжительный, но некрутой. Внизу, у подножия хребта, растет смешанный лес, который по мере приближения к
гребню становится жидким и сорным. Лиственные породы скоро уступили место хвойным, и
на смену кустарнику и травяному подлесью явились мхи и багульник.
Он то спускался в глубокие промежутки между волнами, то вновь взбегал
на волны, увенчанные белыми
гребнями.
Отроги хребта, сильно размытые и прорезанные горными ключами, казались сопками, разобщенными друг от друга. Дальше за ними виднелся
гребень водораздела; точно высокой стеной окаймлял он истоки Такунчи. Природа словно хотела резко отграничить здесь прибрежный район от бассейна Имана. В том же месте, где соединялись 3 ручья, была небольшая полянка, и
на ней стояла маленькая фанзочка, крытая корьем и сухой травой.
Лес
на гребне горы выделялся так резко, что можно было рассмотреть каждое отдельное дерево.
Поднявшись
на хребет, мы повернули
на север и некоторое время шли по его
гребню. Теперь слева от нас была лесистая долина реки Фату, а справа — мелкие речки, текущие в море: Секуму, Одега Первая, Одега Вторая, Тания, Вязтыгни, Хотзе, Иеля и Шакира.
Отсюда, сверху, открывался великолепный вид во все стороны.
На северо-западе виднелся низкий и болотистый перевал с реки Нахтоху
на Бикин. В другую сторону, насколько хватал глаз, тянулись какие-то другие горы. Словно гигантские волны с белыми
гребнями, они шли куда-то
на север и пропадали в туманной мгле.
На северо-востоке виднелась Нахтоху, а вдали
на юге — синее море.
Подъем
на перевал со стороны моря довольно крутой. В этих местах
гребень Сихотэ-Алиня голый. Не без труда взобрались мы
на Хребет. Я хотел остановиться здесь и осмотреться, но за туманом ничего не было видно. Дав отдохнуть мулам, мы тронулись дальше. Редкий замшистый хвойный лес, заросли багульника и густой ковер мхов покрывают западные склоны Сихотэ-Алиня.
Даже курицы стремились ускоренной рысью в подворотню; один бойкий петух с черной грудью, похожей
на атласный жилет, и красным хвостом, закрученным
на самый
гребень, остался было
на дороге и уже совсем собрался кричать, да вдруг сконфузился и тоже побежал.
Общее направление реки Вай-Фудзина юго-восточное. В одном месте она делает излом к югу, но затем выпрямляется вновь и уже сохраняет это направление до самого моря.
На западе ясно виднелся Сихотэ-Алинь. Я ожидал увидеть громаду гор и причудливые острые вершины, но передо мной был ровный хребет с плоским
гребнем и постепенным переходом от куполообразных вершин к широким седловинам. Время и вода сделали свое дело.
От упомянутой фанзы до перевала через Сихотэ-Алинь будет 8 км. Хотя котомки и давали себя чувствовать, но тем не менее мы шли бодро и редко делали привалы. К 4 часам пополудни мы добрались до Сихотэ-Алиня, оставалось только подняться
на его
гребень. Я хотел было идти дальше, но Дерсу удержал меня за рукав.
На востоке виднелся зубчатый
гребень Сихотэ-Алиня.
От бивака сразу начинался крутой подъем. За эти два дня выпало много снега. Местами он был глубиной до метра.
На гребне мы остановились передохнуть. По барометрическим измерениям высота перевала оказалась равной 910 м. Мы назвали его перевалом Терпения.
Сначала я даже думал, что мы находимся
на плоскогорье, только когда я увидел воду, понял, что мы уже спустились с
гребня.
Ориентировочным пунктом может служить здесь высокая скалистая сопка, называемая старожилами-крестьянами Петуший
гребень. Гора эта входит в состав водораздела между реками Тапоузой и Хулуаем. Подъем
на перевал в истоках Хулуая длинный и пологий, но спуск к Тапоузе крутой. Кроме этой сопки, есть еще другая гора — Зарод; в ней находится Макрушинская пещера — самая большая, самая интересная и до сих пор еще не прослеженная до конца.
К полудню мы поднялись
на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от северо-северо-востока
на юго-юго-запад и в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно было видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху
гребень хребта казался краем громадной чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой терялось в тумане.
Кругом высились горы с причудливыми
гребнями и утесы, похожие
на человеческие фигуры, которым кто-то как будто приказал охранять сопки. Другие скалы походили
на животных, птиц или просто казались длинной колоннадой. Утесы, выходящие в долину, увешанные гирляндами ползучих растений, листва которых приняла уже осеннюю окраску, были похожи
на портики храмов, развалины замков и т.д.
Рано мы легли спать и
на другой день рано и встали. Когда лучи солнца позолотили вершины гор, мы успели уже отойти от бивака 3 или 4 км. Теперь река Дунца круто поворачивала
на запад, но потом стала опять склоняться к северу. Как раз
на повороте, с левой стороны, в долину вдвинулась высокая скала, увенчанная причудливым острым
гребнем.
Подъем
на Сихотэ-Алинь крутой около
гребня. Самый перевал представляет собой широкую седловину, заболоченную и покрытую выгоревшим лесом. Абсолютная высота его равняется 480 м. Его следовало бы назвать именем М. Венюкова. Он прошел здесь в 1857 году, а следом за ним, как по проторенной дорожке, пошли и другие. Вечная слава первому исследователю Уссурийского края!
Поднявшись
на гривку, он остановился, повернулся к нам лицом, помахал рукой и скрылся за
гребнем.
Дорога к развалине вилась по скату узкой лесистой долины;
на дне ее бежал ручей и шумно прядал через камни, как бы торопясь слиться с великой рекой, спокойно сиявшей за темной гранью круто рассеченных горных
гребней.
Через минуту в столовую вошел белокурый малый, в белой рубашке навыпуск, грубого холста и сильно заношенной, в штанах из полосатой пестряди, засунутых в сапоги. Он был подпоясан тоненьким шнурком,
на котором висел роговой
гребень. С приходом его в комнате распространился отвратительный запах ворвани.
Как теперь помню — покойная старуха, мать моя, была еще жива, — как в долгий зимний вечер, когда
на дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узенькое стекло нашей хаты, сидела она перед
гребнем, выводя рукою длинную нитку, колыша ногою люльку и напевая песню, которая как будто теперь слышится мне.
И в самом деле, баба сидит, заснувши перед
гребнем, держит в руках веретено и, сонная, подпрыгивает
на лавке.
На балы если вы едете, то именно для того, чтобы повертеть ногами и позевать в руку; а у нас соберется в одну хату толпа девушек совсем не для балу, с веретеном, с
гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачом — подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки, что и рассказать нельзя.
Мы долго провожали взглядами уезжавшую карету, пока она не мелькнула последний раз
на гребне шоссе. Ехавшие в карете нарядные дети казались мне какими-то неприятными и холодными, а за незнакомым казачком, с которым мы только и успели обменяться ругательствами, неслось в неведомую даль ощущение жгучего сочувствия и близости.
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали
на полу, черные, отливая синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа
на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый
гребень; губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.